В декабре у меня написался небольшой рассказ по теме. Похоже, что это пролог цикла из нескольких рассказов на тему "как виделся Фауран со стороны людей". У меня уже есть кое-какие идеи относительно двух следующих эпизодов и главного героя. Главная проблема, как всегда, с именами.
Пояснения к тексту:
Эпизод относится к разгару периода Пробуждения ДО сожжения Митрана. В этот период люди (во всяком случае, руководство города) еще не воспринимали Ирхану как нечто цельное и разумное. В тексте используется слово «аномалия» - это обиходное название районов, которым впоследствии присвоили индекс опасности 4 или 5.
ОРИКА – «отряды разведки, изучения и контроля аномалий», позднее известные как «Радуга», второе название получили по своей эмблеме. Семиконечные звезды разных цветов исторически были эмблемами разных служб города (от пожарных до контрразведки), поэтому при создании новой организации (первоначально собранной из разных специалистов), не придумали ничего лучше, как раскрасить каждый луч звезды в свой цвет. Ирхана однозначно воспринимает «семицветников», как карательную организацию (что для некоторых периодов истории совершенно верно), но нужно помнить, что помимо полицейских сил, в ОРИКА были мощные исследовательские и аналитические отделы (и кстати, целый ряд видных специалистов из этих отделов по разным причинами впоследствии перешел на сторону Детей Ночи. Не исключено, что в их числе и предполагаемый автор текста).
Еще упоминается Марти де Лиин – какая-то, видимо, известная в те времена медиаперсона – актёр или телеведуший.
Названия улиц, естественно, человеческие. В честь всяческих исторических деятелей Города.
Текст описывает ситуацию появления («самозарождения») одного из первых Альдахарниэнн, Трамвайных Начальников. Как все большие неприятности, данный Альдахарнио обязан своим появлением человеческой трусости, глупости и злобе. Кстати, что интересно – похоже, на ранних стадиях развития он почти не отличается от простого альдсьитти.читать рассказ
+++
Первый удар ковша пришелся точно в основание покосившегося столба. Стальные зубы пару раз вхолостую чиркнули по брусчатке, потом все же пробили ее и вырвали шестиметровую ажурную конструкцию. На мгновение провисшие провода натянулись – и лопнули с каким-то странным, неметаллическим… стоном.
Боль. Вы когда-нибудь просыпались…. от боли? Самое плохое даже не в самой боли – а в четком, кристально-ясном, как зимняя ночь, понимании: дальше будет еще хуже, гораздо больнее…
Работали сразу пять дорожных бригад – распоряжение Комендатуры шло по высшему приоритету: три мощных экскаватора, пять бульдозеров, десятка два самосвалов, почти сотня рабочих. Основные силы полиции разместили выше по улице, ближе к границе аномальной зоны, где уже с вечера дежурили два бронетранспортера с радужными эмблемами ОРИКА, но и здесь, на всякий случай стояли патрули.
Маленькая седая старушка, в шляпке, вышедшей из моды, наверное, лет 50 назад, некоторое время подслеповато щурилась на демонтажников, потом медленно подошла к самому молодому, еще безусому сержанту.
– Сынок, это что же… пути снимают?
Сержант немного помялся, потом отрывисто кивнул:
– Да. Вы бы лучше домой щли, неровен час, отлетит что-нибудь.
– Так это что же, - старушка словно не услышала его. – «Трёшка», что ли, теперь ходить не будет?
– Не будет – сквозь зубы подтвердил сержант. Он чувствовал какую-то неуместную неловкость, к тому же раздражал грохот отбойных молотков за спиной.
– Как же так, - отрешенно продолжала старушка. – Всю жизнь здесь «трёшка» ходила, я помню, на ней и в школу, и на фабрику…
Экскаватор натужно взвыл и выдернул целую секцию рельс, вместе со шпалами, развернулся, и швырнул в кузов самосвала…
Та степень боли, когда кричать уже невозможно, когда сознание тонет в ней… сознание? У него есть… сознание? Еще секунда – и боль перешла в новое качество. Она никуда не исчезла, пожалуй, даже нарастала, но сознание как бы отделилось от боли, он мог думать… вспоминать. Ничего конкретного – только смутное ощущение долгой, очень долгой… болезни, которая постепенно разрасталась, набухала, как гнойник, чтобы прорваться сейчас, вот этой лавиной боли. Было ли что-то еще прежде – он уже не помнил.
– Всю жизнь ходила, а теперь не будет! – резко оборвал старушку подошедший капитан. – Сами, небось слышали по радио, некуда ей больше ходить. Кольцо там осталось, - он махнул рукой вверх по улице, куда-то за бронетранспортеры ОРИКА, и вытер платком лоб. – Вам помочь дойти до дома, уважаемая? – это прозвучало как просьба и угроза одновременно.
Старушка поджала губы, покачала головой и, продолжая что-то бормотать, пошла вглубь квартала.
– Тебя тут зачем поставили? – процедил капитан. Сержант уставился в землю. – Был приказ – гражданских не пускать! Чтобы ни одна…. – визг пилы по металлу зачеркнул конец фразы – рядом резали рельс, который никак не поддавался экскаватору.
– Это бабушка Грайли, - пробормотал сержант. – Она еще у моей мамы на фабрике бригадиром была… ее тут все…
– Да хоть сам Марти де Лиин! – рявкнул капитан. – Мало нам аномалии, еще и старухи полоумные чуть ли не под ковш лезут…
Его кости ломались, нервы скручивались на разрыв, из тела вырывали куски плоти – хотя не было еще у него, если вдуматься, ни костей, ни нервов, ни самого тела. Но эта мысль открыла в сознании какое-то подобие рефлексии и даже мрачной иронии. Первые цепочки мыслей стали складываться в голове… которой, по сути дела, не было, но далеко не для всякого сознания это проблема…
– Слышал, пятый квартал вообще целиком вывозят?! – капитан безуспешно пытался перекричать пилу и моторы бульдозеров. – Тамошнее отделение третий день не спит! А если у нас такое?! А ты тут…!!! – он не понимал, почему так орет на этого ни в чем не виноватого сопляка, но давило, давило с самого утра какое-то мерзкое, до костей пробирающее ощущение… предчувствие чего-то очень плохого, и капитан напрасно пытался заглушить его, срываясь на всех, кто подворачивался по руку. Он с удовольствием бросил бы на стол начальству рапорт об отставке, и только привычка, инерция, знакомая каждому старому служаке, заставляла его бегать тут, орать, выполнять приказы, смысла которых он не понимал. Демонтировать трамвайные пути, ведущие в аномалию? Какая глупость, что это изменит?! Ходили какие-то слухи, про какой-то аналитический доклад ОРИКА, что-то там раскопали яйцеголовые, про связь этой аномалии с чертовщиной, творящейся в метро. Район это всегда был так себе, пролетарские кварталы при промзоне, а в последние годы, когда из-за кризиса закрылась фабрика, и вовсе опустился. В таких местах всегда ждешь неприятностей... но сегодня почему-то была уверенность, что жди, не жди – неприятности будут. И «неприятности» - слишком мягкое слово для этого будущего.
– Значит так, сержант, - капитан постарался взять себя в руки. – Сейчас возьмешь еще двоих, пройди по кварталу, предупреди, чтобы до конца работ никто из дворов даже не высовывался. Скажи, завтра – послезавтра обещали пустить автобус от перекрестка с проспектом Принца Анзелио. Если будут спрашивать….
Боль нарастала, но теперь не туманила разум. Откуда-то он знал – избавиться от этой боли будет уже невозможно. Но вот… уменьшить… хотя бы ненадолго? Просто… поделиться…
Обрывок провода пошел волной, взвился, как змея, на полметра вверх, посыпались искры – и истошный крик одного из рабочих перекрыл даже шум техники. К пострадавшему бросилось несколько человек до полицейских долетел вопль бригадира: «Обесточено же, …. !!!»
До вечера случилось еще три несчастных случая и сгорел один экскаватор. Один рабочий умер в больнице, остальных удалось спасти.
+++
Сержант был совершенно прав – старую бабушку Грайли знали и уважали тут все. Она была не просто бригадиром – она была лучшим бригадиром на швейной фабрике, уж в районе-то точно, если не во всем городе. И то, что Мириа Грайли уже разменяла девятый десяток, ровным счетом ничего не значило – она бы и сейчас могла встать «на линию», как в молодости, и иногда порывалась это сделать. Такое часто бывает со стариками – обманчиво бодрые, они до мельчайших подробностей помнят свою молодость, но постоянно путаются в событиях недавних дней. Бабушка Грайли, например, время от времени забывала, что давно уже не командует передовой бригадой, и утром, еще до фабричного гудка, с первым трамваем отправлялась на работу. Это в родном дворе она была тихая и улыбчивая – а на фабрике бригадир Грайли славилась крутым нравом и редким упорством, так что немало вахтеров сорвали голос, пытаясь объяснить заслуженному ветерану производства, что она уж пятнадцать лет как на пенсии, и делать ей тут совершенно нечего.
Обычно сердобольные соседи следили за старушкой в такие дни, и успевали остановить ее еще до подворотни, но на следующее утро после демонтажа трамвайной линии по 3й улице Ткачей сделать это было некому – многие уехали, а оставшиеся боялись нос из дому высунуть. К тому же в утренний час на район спустился густой, желтоватый туман, сквозь который с трудом пробивалось восходящее солнце.
Бабушка Грайли вышла из подворотни и деловито засеменила к трамвайной остановке. События вчерашнего дня не то чтобы забылись, а как-то сместились в памяти – она даже собиралась после работы зайти в участок и написать жалобу на хама-капитана, но вот по какому поводу он на нее кричал – как-то на вспоминалось. Ни туман, ни ослабевшее с годами зрение помехой не были – ноги Мирии Грайли десятилетиями ходили этим путем. Окажись тут кто-то еще, он бы очень удивился – на развороченной улице не осталось никаких следов трамвайной линии, но старушка направлялась прямо туда, где прежде был знак остановки трамвая, который она и сейчас прекрасно видела.
На остановке было пусто, и Мириа даже слегка удивилась – но, в конце концов, она часто приезжала на фабрику первой, а нынешняя молодежь такая ленивая, им бы только вволю поспать, да опоздать на службу…
Сквозь туман до нее сначала донесся знакомый с детства перестук стали о сталь, потом показались маршрутные огни – синий и желтый – «трёшка». Трамвай остановился прямо перед ней, двери странно бесшумно распахнулись, и только поставив ногу на первую ступеньку, Мириа заметила – хотя солнце уже поднялось над крышами, в вагоне было совершенно тем….
Больше Мирию Грайли никто и никогда не видел.